– Открой глаза, сестричка.
«Не могу и не буду».
– Открой.
Татьяна нехотя приподняла ресницы:
– Даша, я очень устала. Ты всю дорогу дремала. Теперь моя очередь. Я тащила тебя на санках, держала твои ноги, помогла спуститься на лед. Теперь ты опять лежишь на мне, а я всего только хочу прикрыть глаза и чуточку отдохнуть. Договорились?
Даша, не отвечая, с пронзительной ясностью смотрела на сестру. Татьяна ответила спокойным взглядом и закрыла глаза, прислушиваясь к клокотанию в груди Даши.
– И каково это, слышать, что он никогда тебя не любил?
Татьяна едва удержалась, чтобы не застонать от боли.
– А что тут такого? – хрипло выговорила она. – Так и должно быть.
– Почему же ты сжалась, словно он тебя ударил?
– Не пойму, о чем ты, – выдохнула Татьяна.
– Открой глаза.
– Нет.
– Ты безумно любишь его, верно? Как же умудрилась утаить от меня такое? Ты не могла бы любить мужчину сильнее.
«Я не могла бы любить мужчину сильнее».
– Даша, – решительно бросила Татьяна, – тебя я люблю больше.
Она так и не открыла глаз.
– Да ты и не скрывала. Марина была права, я просто слепая курица!
Даша говорила так громко, что голос разносился по всему грузовику. И все это слышали.
– Твоя любовь была заметна любому. Ты даже не спрятала ее в буфет. Просто положила на полку, где каждый мог ее видеть. Точно так же, как я вижу теперь. – Она заплакала и тут же закашлялась. – Но ты была ребенком! Как может ребенок так любить?
«Я выросла, Даша. Стала взрослой где-то между озером Ильмень и началом войны. Ребенок превратился в женщину».
Где-то начался обстрел, свист снарядов сменялся разрывами мин. Но пассажиры грузовика уже ни на что не реагировали. Татьяне показалось странным, что даже ребенок молчит. Молодая женщина, изможденная, с пожелтевшей кожей и чирьями на щеках, прижимала к груди сверток в одеяльце. Ее муж опирался на плечо жены, вернее, не опирался, а валился при каждом толчке. Как бы она ни старалась поднять его, он не мог сидеть сам. Женщина заплакала. Малыш не издал ни звука.
– Вам помочь? – спросила ее Татьяна.
– У вас и своих бед полно! – резко ответила та. – А мой муж очень слаб.
– Ничего страшного, – вмешалась Даша. – Таня, прислони меня к борту. Очень грудь ноет, если все время лежать. Помоги ей…
Татьяна подползла к женщине. Та по-прежнему баюкала ребенка. Татьяна подергала мужчину за плечо, и он неожиданно сполз вниз, как большая тряпичная кукла. Он был закутан в тяжелое пальто, застегнутое на все пуговицы, и обмотан толстым шарфом. Татьяна долго не могла справиться с петлями. Все это время женщина без умолку трещала:
– Он очень плох. А дочка ненамного лучше. Знаете, она родилась в октябре. Не повезло несчастной. А ведь когда я забеременела, мы были на седьмом небе. Наш первенец, представляете? Леонид работал в транспортном отделе горсовета, и того, что получал по карточкам, нам вполне хватало, совсем неплохие нормы, знаете ли, до тех пор, пока ходили трамваи. Потом у него просто не стало работы, и… зачем вы расстегиваете его пальто?
Не дожидаясь ответа, она возбужденно продолжала:
– Меня зовут Надежда. Представляете, когда родилась дочка, молоко так и не пришло. Что я должна была ей давать? От соевого молока у нее начинался ужасный понос, так что пришлось отказаться. А у мужа дистрофия. Слава Богу, нас хотя бы вывезли. Мы так долго ждали этого! Теперь все наладится. В Кобоне, как мне сказали, есть хлеб. Чего бы я не отдала за курицу или горячий суп! Да я бы и конину ела, лишь бы Леня был сыт!
Татьяна отняла два пальца от шеи мужчины, тщательно застегнула каждую пуговицу и поправила шарф. Потом немного отодвинула тело от ног жены и вернулась к Даше. В грузовике вновь воцарилась мертвая тишина, прерываемая только приступами Дашиного кашля. А в ушах Татьяны звучал голос Александра, повторявшего, что он никогда ее не любил.