Короткое молчание.
– Молодец, дочка.
Татьяна возвращалась к себе, волоча за собой по коридору ведро воды. Дверь психа Славина была закрыта. До Татьяны неожиданно дошло, что она закрыта уже давно. Зато дверь Петровых была распахнута. Петров сидел за маленьким столиком, безуспешно пытаясь свернуть самокрутку.
– Вам помочь? – спросила она, оставив ведро на полу и подходя к нему.
– Спасибо, Танечка, – глухо пробормотал он. Его руки тряслись.
– Почему вы дома? На работе по крайней мере хоть есть дают. На Кировском ведь еще кормят, правда?
Кировский, постоянно находившийся под огнем немецких пушек, бивших с Пулкова, был давно разрушен, но строители ухитрились возвести цехи поменьше внутри разрушенного фасада, и еще несколько дней назад Петр Павлович ездил туда на трамвае.
Татьяна смутно припомнила маршрут номер один.
– Что случилось? Не хотите идти?
Петров покачал головой:
– Не волнуйся за меня, Танюша. У тебя и своих бед полно.
– Скажите, дело в бомбах?
– Да нет.
– Значит, ни еда, ни бомбы тут ни при чем?
Она посмотрела на его лысую ссохшуюся голову и прикрыла дверь.
– Тогда что? – уже спокойнее повторила она.
Петров рассказал, что почти перебрался на Кировский, где чинит разбитые танковые моторы. Запасных частей и новых моторов почти не поступало.
– Я придумал, как вставлять в танки авиационные моторы. Чиню и вставляю в танки.
– Значит, получаете рабочие нормы? Триста пятьдесят граммов хлеба?
– Да. Видите, пришел домой, а сил идти обратно нет. Вот отдохну немного, может, тогда… Тоскливо мне, да Любу все равно не вернешь.
Татьяна невольно отступила.
– Ужасно жаль Любу, – пробормотала она и потихоньку ушла.
Когда она возвращалась с работы, дверь Петровых по-прежнему была распахнута. Татьяна заглянула в комнату. Петров по-прежнему сидел за столом с погасшей самокруткой в руке. Он был мертв. Татьяна дрожащими руками перекрестила его и закрыла дверь.
Они смотрели друг на друга, с кушетки, с кровати, с другого конца комнаты. Все четверо. Теперь они ели и спали в одной комнате. Ставили тарелки на колени и съедали вечернюю порцию. А потом садились перед буржуйкой и смотрели в огонь через маленькое оконце. Этот огонек был единственным светом в комнате. У них были и фитиль, и спички, но ни капли керосина для лампы. Если бы только хоть немного…
О господи!
Татьяна вспомнила.
Моторное масло. То самое масло, которое велел купить Александр в то июньское воскресенье, когда еще продавалось мороженое, светило солнце и была надежда. Он говорил ей… а она не слушала.
И что теперь?
Даже тиканья не слышно.
– Марина, что ты делаешь?