Надежда на одного сильного, непоколебимого человека.
Листовки, летевшие с самолетов люфтваффе, кричали:
Женщины! Наденьте белые платья, чтобы, когда пойдете по Суворовскому за жалким кусочком хлеба, мы видели вас с двухсот метров. Тогда ни одна пуля и бомба не попадут в вас.
Надень белое платье и живи, Татьяна!
Вот что кричали ей листовки.
Татьяна подобрала одну за несколько дней до седьмого ноября, двадцать четвертой годовщины революции, принесла домой и небрежно уронила на стол. Там она пролежала до завтра, когда вернулся Александр, исхудавший, с осунувшимся лицом. Куда подевались веселые искорки в глазах, неизменная улыбка, жизнерадостность, обаяние, перед которым было невозможно устоять?
Все ушло.
Остался мужчина, который обнял Дашу и даже маму. Та тоже обняла его и всхлипнула.
– Как я рада тебя видеть, дорогой! Невыносимо было думать о том, как ты там, замерзший и промокший.
– Здесь посуше, но ненамного теплее, – ответил мужчина, который обнял стоявшую у стены бабушку. Она теперь постоянно держалась за стену, потому что не могла ходить без поддержки. – Зато можно отдохнуть, – продолжал мужчина, который чмокнул в щеку Марину и повернулся было к Татьяне, скованно державшейся у двери, но не смог заставить себя подойти и коснуться ее. Не мог, несмотря на то что его глаза не отрывались от нее.
Он всего лишь помахал ей.
Это уже что-то…
Помахал, повернулся и вошел в комнату.
Снял тяжелую от воды шинель, сел и попросил мыло.
Девушки принялись хлопотать возле него. Даша принесла кусочек хлеба, который он проглотил целиком. Марина жадно смотрела на хлеб.
– Завтра седьмое ноября, Саша. Есть чем праздновать? – спросила Даша.
– Принесу что-нибудь из казарм. Только завтра, хорошо?
– Как насчет сейчас? У тебя ничего нет?
– Я прямо с фронта, Даша. Ни крошки.
Татьяна поспешно выступила вперед.
– Александр, хочешь чая? Я заварю.
– Да, Танюша, пожалуйста.
– Я сама! – воскликнула Даша, исчезая.
Александр вынул папиросу, прикурил и протянул Татьяне.
– Давай, – тихо предложил он, – покури.
Татьяна, недоуменно хлопнув глазами, покачала головой:
– Ты ведь знаешь, я не курю.
– Знаю. Но курение заглушает аппетит.
Он вдруг осекся.
– Что? Почему ты смотришь на меня так? – И, слабо улыбнувшись, попросил: – Смотри… только смотри еще.