– Мамочка, не волнуйся, я позабочусь о тебе.
Потом отдала деньги, положила полученный по карточкам хлеб на стол, взяла себе маленький кусочек и жадно съела по пути в больницу. Сейчас она была способна думать лишь о том, что скоро обед и она получит суп и, может быть, немного каши. В последнее время все мысли были исключительно о еде. Острый голод, не дававший покоя с утра до вечера, убивал остальные чувства. Идя на Фонтанку, она думала о хлебе, за работой – о завтраке, днем – об ужине, а после ужина – о сухаре, который съест перед тем, как лечь спать.
И только в постели она думала об Александре.
Как-то Марина предложила отоварить карточки вместо Татьяны. Та пришла в недоумение, однако протянула сестре карточки.
– Хочешь, пойду с тобой?
– Нет, – отказалась Марина. – Нужно же хоть чем-то вам помочь.
Пришлось долго ее дожидаться, прежде чем она пришла и положила на стол все, что осталось от их дневной нормы, – не больше пятисот граммов.
– Марина, – ужаснулась Татьяна, – а где остальное?
– Простите, я не выдержала и все съела.
– Килограмм хлеба? – ахнула Татьяна.
– Очень есть хотелось, – выдохнула Марина.
Татьяна с потрясенным удивлением уставилась на сестру. За те шесть недель, что она сама отоваривала карточки, ей в голову не пришло позариться на хлеб пятерых голодных людей, ожидавших своей порции.
И все это время Татьяна УМИРАЛА с голоду.
И все это время тосковала по Александру.
Холодным утром, в середине октября, Татьяна подходила к набережной Фонтанки, нащупывая в кармане пальто продовольственные карточки. Впереди шел какой-то офицер, и, лениво разглядывая его сквозь ледяную дымку, она воображала, что он чем-то похож на Александра.
Она подошла ближе. Нет, разумеется, никакого сходства. Он выглядит куда старше. Грязный, в засаленной помятой шинели.
Она почему-то рванулась вперед.
Это оказался Александр.
Она догнала его, взглянула в лицо и увидела печаль, смешанную с чем-то вроде смутной нежности. Татьяна встала перед ним. Рука в варежке коснулась его груди.
– Шура, что с тобой?
– Ах, Таня, не все ли равно? Я еще держусь. А вот ты… От тебя одна тень осталась. А твое лицо…
– Я всегда была худой. Ты здоров?
– Но твое прелестное круглое личико…
Его голос дрогнул.
– Это было в другой жизни, Шура. Как это было?
– Зверство, – бросил он, пожав плечами. – Кровавая и жестокая бойня. Но смотри! Смотри, что я тебе принес!
Он открыл ранец, из которого вытащил краюху белого хлеба и сыр, завернутый в белую бумагу. Сыр и кусок холодной свинины!
Татьяна, задыхаясь, уставилась на еду.
– Господи! – прошептала она. – Представляю, как они обрадуются, когда увидят!
– Разумеется, – кивнул Александр, протягивая ей хлеб и сыр. – Но прежде чем они увидят, я хочу, чтобы ты съела это.