– Нет. Так далеко я отступить не в состоянии. Держись подальше от меня.
– Хорошо.
Ее сердце куда-то провалилось. Она вцепилась в него.
– И прости заранее мою каменную физиономию. Могу я на тебя положиться?
Татьяна потерлась щекой о его руку.
– Можешь. Доверься мне, Александр Баррингтон, я никогда тебя не предам.
– И никогда не откажешь? – нежно спросил он.
– Только в присутствии Даши. И твоего Дмитрия.
Приподняв ее лицо, он с иронической улыбкой осведомился:
– Разве сейчас ты не рада, что Господь вовремя вмешался… там, в больнице?
Татьяна слегка усмехнулась:
– Нет.
Они сидели, сжимая друг друга в объятиях. Она протянула ему руку. Он положил сверху свою.
– Смотри, кончики моих пальцев едва доходят до твоего второго сустава.
– Я смотрю, – выдохнул он, сжав ее ладонь так сильно, что Татьяна охнула и покраснела. Александр нагнул голову и поцеловал ее в щеку, около самого носа. – Я когда-нибудь говорил, что обожаю твои веснушки? Так и тянут к себе.
Татьяна что-то замурлыкала в ответ. Они поцеловались.
– Татьяша… у тебя изумительные губы. Ты… ты безразлична к своей внешности. Это самое умилительное, самое волнующее меня качество…
– Не понимаю, о чем ты… – растерялась она. – Шура, неужели во всем мире не найдется ни единого местечка, где бы мы могли скрыться? Что это за жизнь?
Вместо ответа он обнял ее.
– Сумасшедший, – нежно прошептала Татьяна. – Почему ты ссорился со мной у Кировского, зная, что все на свете против нас?
– Проклинал судьбу. Это единственное, что мне оставалось. Я просто отказываюсь признать поражение.
– Я люблю тебя, – хотела сказать Татьяна. Но не могла. – Я люблю тебя.
Она наклонила голову:
– Слишком юное у меня сердце.
– Тата, у тебя и в самом деле юное сердце, – согласился Александр, целуя ложбинку между грудями. – И как мучительно жаль, что мне придется пройти мимо.
Он неожиданно отодвинулся и вскочил. Теперь и Татьяна услышала шум шагов. Появился сержант Петренко и объявил, что пора менять караул.
Александр снес Татьяну вниз, и они вместе поковыляли по улицам города, на Пятую Советскую. Было уже начало третьего. Завтра придется вставать в шесть, и все же им не хотелось расставаться. Он понес ее на руках по Невскому проспекту, где в этот час не было ни единой души.
Вечером, после работы, Татьяна пришла домой, и первое, что услышала, – стоны матери. Даша сидела в коридоре, роняя слезы в чашку с чаем.
Метановы только что получили телеграмму с известием о том, что тринадцатого июля тысяча девятьсот сорок первого года поезд, в котором ехал Павел Метанов вместе с сотнями других молодых ополченцев, был взорван немцами. Никто не уцелел.
«За неделю до того, как я отправилась на его поиски», – подумала Татьяна, бродя по комнате. Что она делала в тот день, когда погиб брат? Работала? Ехала в трамвае? И подумала ли хотя бы раз о Паше? Дорогой Паша, они его потеряли и даже не знали этого! Это самое печальное: жить, как прежде, все эти недели, дни, минуты и думать, что все в порядке, а в это время основание, на котором построена вся твоя жизнь, давно уже рухнуло! Им следовало бы скорбеть о Паше, но вместо этого они строили планы, ходили на работу, мечтали, любили, не зная, что все это уже позади.