– Но Даша и есть привязанность, – возразила она. – У нее тоже есть сердце.
– Нет. У нее есть ты.
Татьяна тяжело вздохнула. Слишком это тяжело – говорить об Александре и сестре. Слышать об Александре и безымянных, не играющих никакой роли в его жизни девушках куда легче, чем вспоминать Дашу.
Ей хотелось спросить, какие отношения у Александра с сестрой, но язык не повернулся. И вообще ей уже не хотелось ни о чем его расспрашивать. Хотелось снова стать такой, какой она была до той ночи в больнице, до того, как ей открылись злосчастные желания ее тела, ослепившие ее, не давшие увидеть правду.
Александр погладил ее бедра.
– Я чувствую, что ты боишься. Таня, умоляю, не дай этой глупости встать между нами.
– Хорошо, – с трудом выговорила она.
– Не позволяй этому абсурду, не имеющему ничего общего с нами, разлучить нас. И без того слишком много препятствий стоит между нами.
– Хорошо, – повторила она.
– Пусть все это останется где-то там, далеко. Чего ты боишься?
– Боюсь ошибиться в тебе.
– Таня, как можешь ты, именно ты из всех людей ошибаться во мне? – вырвалось у Александра. – Неужели не понимаешь, что я пришел к тебе потому, что я – это я, а не кто-то другой? Неужели не видишь, как я одинок?
– Едва-едва, и только сквозь свое одиночество, – призналась она, прислонившись спиной к перилам. – Шура, я тону в полуправде, странных намеках и прямой лжи. У нас с тобой нет ни минуты, чтобы спокойно поговорить, как раньше, побыть вместе…
– Ни минуты privacy[6], – заметил он по-английски.
– Что? – не поняла она. – А кроме Даши? У тебя все еще…
– Татьяна, – перебил Александр, – все то, о чем ты тревожишься, давно ушло из моей жизни. И знаешь почему? Потому что, встретив тебя, я отчего-то понял, что, если и дальше буду продолжать в том же духе и порядочная девушка вроде тебя спросит меня, я не сумею смотреть ей в глаза и говорить правду. Придется смотреть ей в глаза и лгать.
Он уставился на нее, и в его глазах светилась та самая безмолвная правда.
Она улыбнулась, выдохнула, и напряженное, тошнотное ощущение в желудке ушло с этим выдохом.
– Прости, Шура. Прости, что сомневалась. Я, наверное, слишком молода.
– В тебе все слишком. Господи! Что же это за безумие! Никогда не иметь времени объяснить, условиться, договориться, ни минуты…
У них были счастливые минуты. В автобусе. У Кировского. В Луге. В Летнем саду. Бесценные, мучительные, прекрасные минуты. И Татьяна подумала, что они просто жаждут иного.
Вечности.
Она едва удержалась, чтобы не заплакать.
– Прости, Шура, – шепнула она, сжимая его руки. – Прости, что расстроила тебя.
– Таня, будь у нас хоть момент privacy, – повторил он, – ты больше никогда бы не сомневалась во мне.
– Что это такое?
Александр грустно улыбнулся:
– Уединение. Иметь возможность укрыться от посторонних глаз. Невозможно лечь в постель с девушкой, когда в двух комнатах живет шесть человек. Поэтому нам так необходимо privacy.
Татьяна покраснела. Так вот оно, это слово, которое она искала с тех пор, как познакомилась с ним!
– В русском языке для этого нет слова.
[6] Уединение (англ.).