Но Даша не шевельнулась:
– Послушай, Таня, мне очень жаль, но тебе не следовало так разговаривать с мамой и папой. Ты ведь знаешь, как они страдают. И без того во всем винят себя.
– Даша, я не желаю слушать твои фальшивые извинения.
– Да что это на тебя нашло? – возмутилась Даша. – Ты никогда так не говорила. Ни с кем!
– Пожалуйста, Даша, пожалуйста. Уходи.
Татьяна просидела на крыше до утра, закутавшись в старую кофту. Ноги и лицо заледенели.
Она была потрясена своей душевной близостью к Александру. Пусть они не говорили много, пусть в последнее время он был с ней холоден, пусть последние слова, которыми они обменялись, были полны горечи, но у нее не возникло сомнений, что, если ей потребуется защита, этот человек, который спас ее под Лугой, снова придет ей на выручку. Эта убежденность дала ей силы кричать на отца, высказывать оскорбительные, пусть и правдивые вещи. Не важно, что они давно вертелись на языке, она никогда не осмелилась бы на подобное, если бы не чувствовала за собой силу Александра.
И, стоя за его спиной, Татьяна преисполнилась еще большей отваги, невзирая на кровь, хлынувшую из носа, и мучительно ноющие ребра. Она знала, что не позволит Даше ударить ее, знала так же хорошо, как свое собственное сердце, и сознание этого во мраке ночи заставило ее примириться с собой, со своей жизнью и даже с Дашей.
Ведь Дмитрий, несмотря на свои якобы пылкие чувства к Татьяне, не сделал ничего. Впрочем, она этого ожидала. Ее мнение о нем ни на йоту не изменилось. Дмитрий – просто ничтожество, и трудно его винить за это. Он всего-навсего верен себе. Своей натуре.
А вот Татьяна делает все, чтобы изменить своей натуре. И тем не менее бесповоротно принадлежит Александру.
Она думала, что сумеет избавиться от него, что сможет продолжать жить, как прежде, как и он сможет продолжать жить, как прежде.
А вышло, что все это вздор и бред. И что она себя обманывала все это время.
И невозможно, немыслимо преодолеть любовь к ухажеру сестры.
Над ее головой появились Юпитер и Венера.
Когда Александр вошел в казарму, Дмитрий лежал лицом вниз на верхней койке.
– Что с тобой? – устало обронил Александр.
– Нет, это ты мне объясни! – прошипел Дмитрий.
– А что тут объяснять? Я пришел повидать тебя и иду спать. Завтра вставать в пять утра.
– Тогда давай прямо! – взорвался Дмитрий, вскакивая. – Я хочу, чтобы ты перестал заигрывать с моей девушкой!
– Ты это о чем?
– Неужели у меня не может быть ничего своего? У тебя и так неплохая жизнь. Получил все, что хотел. Ты офицер Красной армии. Солдаты подчиняются каждому твоему слову. Я не в твоем отряде…
– Нет, рядовой, в моем, – вмешался Анатолий Маразов, вскакивая с соседней койки. – Уже поздно, и у нас впереди трудный день. Не хватало еще, чтобы ты голос повышал. И так находишься здесь против всяких правил!
Дмитрий отдал честь. Александр спокойно стоял рядом.
– Смирно, рядовой, – продолжал Маразов. – Я думал, что ты ждешь своего приятеля, а ты…
– Да мы так, товарищ лейтенант, небольшой спор…
– Небольшой? Будь он небольшим, меня бы не разбудили. А я и без того с ног валюсь! А вот если меня разбудили, значит, дело дрянь. Вольно. – Маразов, как был в подштанниках, обошел вокруг Дмитрия и небрежно спросил: – Не может твой не большой спор подождать до утра?
– Лейтенант, – вступился Александр, – не дадите нам несколько минут?
Маразов, пытаясь не улыбаться, наклонил голову:
– Как хотите.
Они вышли в коридор. Александр прикрыл дверь.